Тамас оглянулся на солдат. Их было слишком много для него одного. Даже в лучшие его годы. Бо́льшую часть пороха фельдмаршал израсходовал на выстрел сквозь стену. Он смерил взглядом ограду сада приблизительно в пятидесяти шагах от него. Слишком высоко.

За углом раздался шум. Тамас рискнул высунуть голову.

Пороховой рожок кезанского солдата внезапно взорвался, разметав того на куски. Затем громыхнул второй, третий. Кезанцы принялись отбрасывать мушкеты, рожки и патроны, чтобы избежать ужасной смерти. Это была работа Влоры. Только она могла поджечь порох на таком расстоянии, поубивав всех солдат до самых ворот. Она, должно быть, добралась до окна, или кто-то подсказывал ей направление. Поджигать порох вслепую – глупо и опасно. И для себя самой, и для своих товарищей.

Парадная дверь вдруг распахнулась, и из нее вылетел Андрийя – держа наперевес ружье со штыком и вопя во всю глотку. Глаза его безумно сверкали, шляпа слетела, плащ развевался за спиной. Он подскочил к ближайшему кезанцу и безжалостно проткнул штыком.

Тамас воспользовался моментом и выскочил из укрытия.

Он рванулся по лужайке, огибая кезанских солдат сзади. Все их внимание было приковано к Андрийе, и Тамаса никто не заметил.

Он подбежал к воротам. Стоявший там солдат повернулся к Тамасу, отчаянно пытаясь примкнуть штык к мушкету. Тамас поставил ногу на камень у дороги и оттолкнулся от него. В прыжке фельдмаршал ударил кезанца сапогом в подбородок, а сам улетел за ворота.

На улице тоже оказалось полно солдат. Тамас понял, что остался один против двадцати с лишним кезанских пехотинцев.

Он поджег весь порох, до которого смог дотянуться. Мысленным усилием Тамас направил энергию взрыва в сторону от себя, но это всегда удавалось ему посредственно, и ударная волна опрокинула его наземь.

Пытаясь унять головокружение, Тамас поднялся на колени, затем на ноги. Боль в ноге внезапно пробилась сквозь пороховой транс, и он едва не споткнулся, высматривая карету Никслауса.

Мостовая вокруг была усеяна трупами. Почти всех солдат взрыв сразил наповал. Лишь некоторые стонали от боли, хватаясь за обрубки конечностей. Кровь залила всю улицу. Тамаса едва не стошнило от этой картины – а также запаха пороха и крови.

Вот она, в конце улицы. Карета Никслауса направлялась в сторону гор, скрытых за пеленой дождя. Кучер отчаянно нахлестывал лошадей. Прохожие шарахались в стороны, когда карета проносилась мимо.

Тамас рванулся следом, но его тут же повело вбок, так что он едва устоял на ногах, ухватившись за водосточную трубу. Фельдмаршал выпрямился и побежал дальше, уже медленнее, пытаясь успокоить шум в голове. Он почувствовал, как что-то сползает по щеке, и поднес руку к лицу. Ладонь была вся в крови. Похоже, кровь текла из ушей.

Он не мог сейчас остановиться. Карета уезжала все дальше и дальше. Еще немного – и она вырвется из города и умчится в горы. Никслаус опять ускользнет.

Тамас раскусил один из немногих оставшихся патронов и заставил себя бежать.

Его ноги тяжело застучали по булыжной мостовой. Пороховой транс накрыл Тамаса с головой, он почувствовал, как огонь обжигает вены. По сторонам мелькали дома и магазины. Он мчался быстрее скаковой лошади, кровь бешено стучала в висках, на глазах выступили слезы. Шляпу давно сдуло ветром, и дождь хлестал ему в лицо.

Карета достигла восточной окраины города намного раньше него. Тамас представил себе ее дальнейший путь. Пологий плац, длиной в несколько сотен ярдов, заполненный солдатами Никслауса и подводами с награбленным. Дальше начинаются горы, дорога уходит в ущелье и постепенно поднимается все выше до самой Горелой гряды.

На этом плацу собрались тысячи кезанских солдат. Тамас должен убить Никслауса, пока тот не выбрался в горы. Фельдмаршал остановился, чтобы отдышаться, и нацелил пистолет на карету. Нет. Не сейчас. Слишком много деливцев на улицах. Между ним и целью никого не должно быть.

Тамас приближался к окраине. Ливень превратился в настоящий потоп. Фельдмаршал потерял карету из виду, но не сомневался, куда направляется Никслаус. Порох на затравочной полке пистолета, несомненно, отсырел.

За пеленой дождя начали проступать силуэты людей, со всех сторон поднимались крики. Толпа заполнила улицу.

Тамасу потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что они дерутся. Уличная потасовка? Нет. Настоящее сражение, кровавая схватка. Все дерущиеся были в синих адроанских мундирах, но Тамас быстро сообразил, как различить противников. Похоже, солдаты одной стороны оторвали рукава своих белых сорочек и сделали из них повязки на правую руку.

Фельдмаршал схватил за плечо солдата без белой повязки.

– Кезанец? – спросил Тамас по-кезански.

Застигнутый врасплох, тот ответил:

– Да.

Тамас развернул его и отпихнул от себя острием шпаги и сапогом. Он оглянулся как раз вовремя, чтобы парировать удар штыком, нанесенный солдатом с повязкой на руке. Адроанец собирался атаковать снова, но вдруг остановился.

– Фельдмаршал!

– Где полковник Олем? – крикнул Тамас, мысленно благодаря судьбу, что солдат узнал его.

– Не имею понятия, сэр. Он командует штурмом.

– А что это за повязки? – Тамас показал на рукав сорочки, затянутый на предплечье солдата.

– Это придумал полковник Олем, сэр. Чтобы отличить своих.

– Хорошо.

Солдат внезапно снял мундир и оторвал второй рукав своей сорочки.

– Вот, сэр.

Тамас позволил ему обвязать тряпкой свою руку.

– Спасибо. Какой у тебя приказ?

– Убивать кезанцев.

Солдат поднял ружье и с криком побежал дальше.

Тамас постоял еще немного, удивленный тем, как оказался в самой гуще схватки. По дороге он не слышал ни горна, ни барабанов, не видел какой-либо паники среди кезанских солдат, которая подсказала бы ему, что Седьмая и Девятая бригады пошли в атаку. Неужели у Никслауса нет разведчиков? С другой стороны, что можно разглядеть при таком дожде?

Несмотря на жестокость сражения, не прозвучало ни единого выстрела. Для этого было слишком сыро. Вероятно, Олем убедил других офицеров в необходимости немедленной атаки.

Для командующего это был сущий кошмар. Плац превратился в болото. Лил такой сильный дождь, что видимость была шагов десять.

Должно быть, ливень задержал карету Никслауса. Она могла ехать только по дороге, иначе увязла бы в грязи.

Тамас побежал вдоль мощенного булыжником тракта.

Вокруг бушевала схватка. Время от времени сквозь шум дождя пробивались крики и звон шпаг. Булыжники на дороге были скользкими от дождя и крови.

Он пробивался вперед, держа шпагу и подняв правую руку так, чтобы солдаты видели грязную белую повязку на его предплечье. Он толкался и наносил удары, на мгновение остановился подбодрить пехотинцев из Седьмой бригады, а затем двинулся дальше, разыскивая Никслауса.

Как карета герцога пробралась сквозь эту схватку? Может быть, кучер мчался напролом, топча своих и чужих, лишь бы избежать ярости Тамаса? Или герцог перехитрил его и где-то спрятал экипаж, а сам вернулся в город?

Тамас заметил полковника Арбора в промокшем насквозь мундире. С кавалерийской саблей, тот яростно атаковал кезанского капитана, а в свободной руке сжимал свои вставные зубы. Ливень пошел еще гуще, и когда Тамас снова взглянул в эту сторону, то не различил ни Арбора, ни его противника.

Фельдмаршал парировал удар штыком и открыл третий глаз, борясь с наступившим головокружением. Цветные пятна проступили сквозь бурю, мерцая, словно свечи на ветру: среди солдат обеих сторон попадались Одаренные. Он оглянулся в сторону города. Кроме Одаренных, там никого не было. Ни Избранных, ни Стражей.

Дождь лил все сильнее. Молния осветила темнеющее небо, позволив Тамасу бросить быстрый взгляд сквозь потоки воды на все поле битвы.

Люди сражались по всему плацу, скользя и хлюпая сапогами по грязи. Кругом бушевало море синих мундиров, промокших и перепачканных. Тамас сомневался, чтобы белые повязки все еще помогали отличить своих. Возможно, тысячи солдат погибнут этим вечером от рук соотечественников.